Вера иррациональна?
«Пока не появится научных доказательств существования Бога, заявления о Его деяниях должны помещаться в одну кучу с неподтвержденными заявлениями экстрасенсов, астрологов, гадалок и гомеопатов».
Это слова известного сетевого атеиста Александра Панчина, и в них сразу можно заметить две вещи. С одной стороны, они выдают глубокую неосведомленность в предмете. С другой, увы, выражают взгляд, который стал практически нормативным для «любого образованного человека».
Причем грустная ирония ситуации, что он просачивается в среду верующих. Мне доводилось беседовать с людьми, которые подчеркивали, что их вера не нуждается в обоснованиях, они сердцем веруют, потому что так решили – и им этого достаточно.
«Вера абсурдна и иррациональна!» – уверяют атеисты. «Вот и хорошо, мы с радостью принимаем абсурд и иррациональность», – отвечают некоторые верующие. Как говорит один из авторов, выражающих такую позицию, «это личное свободное решение верить, при полном осознании того, что это верование невероятно, фантастично, случайно, регионально и имеет против себя сильные аргументы».
Это ошибка, которую стоит рассмотреть подробнее.
Как возникает эта ошибка
Люди, готовые согласиться с иррациональностью веры, слишком поспешно сдаются перед натиском популярного атеизма в стиле Докинза или Панчина – хотя в этом натиске намного больше самоуверенного и безграмотного апломба, чем аргументов.
Человек, который требует доказательств бытия Божия методами естественных наук, не понимает либо научного метода, либо христианской концепции Бога, либо того и другого.
Естественные науки – метод исследования природного мира, для которого ключевым словом является «воспроизводимость». Ученый имеет дело с материей, которая подчиняется неизменным законам природы – и которую поэтому можно подвергать систематическим наблюдениям и контролируемым экспериментам. Материя не обладает свободой воли – и поэтому в любой пробирке в любой лаборатории ведет себя одинаково.
Бог, веру в Которого исповедуют христиане, обладает свободой и всемогуществом, и подвергать Его наблюдениям и экспериментам невозможно. Бог не является процессом или явлением в материальном мире, который мы могли бы рассмотреть как пассивный объект и подвергнуть исследованию.
Наука, однако, косвенно указывает на Бога, раскрывая перед нами мир, который возник когда-то в прошлом, обладает математической структурой, постижимой для разума, и упорядочен именно таким образом, чтобы поддерживать жизнь (явление, признаваемое в том числе и атеистами и получившее название «тонкой настройки вселенной»).
Как говорит святой Апостол Павел, «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим.1:20).
Но требования предъявить Бога в пробирке бессмысленны с самого начала. То, что можно было бы предъявить в пробирке, совершенно точно не было бы Богом.
Отнесение в одну графу классификации «Бога, экстрасенсов, астрологов, гадалок и гомеопатов» также выглядит проявлением, скажем так, глубочайшей неосведомленности.
Верите вы в Бога или нет, теизм – это определенное мировоззрение. Экстрасенсорика – представление о возможности получить информацию вне органов чувств. Экстрасенс может быть (и часто бывает) атеистом. Гомеопатия – определенный (спорный) метод лечения и т. д.
Сваливать в одну кучу мировоззрение (теизм), претензии на получение информации необычными путями (экстрасенсорика, гадание) или методы лечения (гомеопатия) – значит путать теплое, мягкое и зеленое.
Хотя бы потому, что экстрасенс претендует на то, что обладает определенной способностью, которую он может контролировать, то есть его действия вполне воспроизводимы и могут быть рассмотрены в ходе экспериментов.
Но как такая путаница возникает?
Этот проявление сциентизма – религиозной веры в науку, которая предполагается единственным источником истины о мире. Профессиональные ученые далеко не всегда сциентисты, а сциентисты чаще всего не ученые.
Философия науки – серьезная академическая дисциплина, и она занимается, в частности, проблемой демаркации – где лежат границы науки и чего от имени науки утверждать невозможно.
Но сциентизм никаких границ применимости научного метода в принципе не видит.
Недавно мне попалась картинка с хлестким высказыванием известного популяризатора науки Нила Деграсса Тайсона: «В науке хорошо то, что она истинна, верите вы в нее или нет».
Само это высказывание ненаучно. Наука, исследующая природный мир, – человеческий и неизбежно подверженный ошибкам метод поиска истины о том, как он устроен, и её путь пролегает по кладбищу теорий, которые когда-то считались истинными, а потом были отвергнуты.
Сто лет назад расовая теория была предметом самого широкого научного консенсуса, а евгеника считалась научно обоснованной практикой. Естественные науки не возвещают вечных и непоколебимых истин. Многие вчерашние научные представления отвергнуты сегодня, а многие сегодняшние будут отвергнуты завтра. Это совершенно нормально – так наука работает.
Люди, превращающие науку в форму религии, этого не замечают и делают её источником сияющих вечных истин. Истины эти должны снабдить их прочным мировоззрением, в рамках которого будут легко даны ответы на все вопросы.
И для этого мировоззрения любые взгляды делятся на «научные», то есть причастные благу и истине, и «ненаучные», относящиеся к области мрачных и глупых суеверий, держащих человечество в плену отсталости.
К «ненаучному» относится и лженаука, и оккультизм, и библейский теизм – вообще всё, что не может быть предъявлено в пробирке.
Любые взгляды, которые сциентист полагает «ненаучными», принципиально считаются ложными – какими бы они ни были, в диапазоне от экстрасенсорики до воскресения Христова.
В сциентистской версии манихейского мифа есть сыны света – верные сциентисты, и есть сыны тьмы, сторонники лжи и суеверий, которые должны быть разоблачены и выведены на чистую воду. Борьба сопровождается самым напряженным моральным пафосом. Ричард Докинз, например, сравнивал астрофизика Мартина Риза, который занимал примирительную позицию в отношении религии, ни много ни мало как с нацистским коллаборантом Квислингом.
В этой картине мира поставить вопрос о том, что религиозные утверждения могут иметь под собой рациональные основания – значит совершить самое подлое, самое гнусное, самое чудовищное предательство «разума и науки».
Конечно, такого рода истовость и ревностность – удел относительно немногих. Но сциентистские представления неосознанно разделяются и многими другими. Вера в то, что есть «факты о реальности», которые устанавливает наука, и есть «религиозные верования», которые представляют собой чистый полет фантазии, отвергающий любую рациональность, является частью атмосферы, которой мы дышим. Настолько, что нередко и верующие люди соглашаются с тем, что их вера – чисто иррациональный, волюнтаристский выбор. Так, увы, бывает, когда какая-то группа сталкивается с ложными нападками, но усваивает их себе и меняет минус на плюс: «Да вы там все пьяницы! – Да! Пьяницы, и гордимся этим!»
Но делать это было бы ошибкой. Нам стоит придерживаться реальности. Наша вера не иррациональна. Обоснованность различных религиозных утверждений можно проверить. Иррациональность, готовность следовать каким-то взглядам, несмотря на их ложность – это вовсе не христианская добродетель.
В чём проблема с иррациональностью
«Но вера – это про сердце, а не про голову. Много ли стоит вера, вытащенная клещами доказательств? В вере главное – свобода, готовность отозваться на зов Божий, который человек услышал в своем сердце!» – иногда говорят верующие. В этом возражении есть некоторая частичная истина.
Вера – это личные отношения с Богом. Как говорит Писание, «веровал Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность, и он наречен другом Божиим» (Иак.2:23). Отношения сердечного доверия и преданности – это не теорема, которую можно доказать. Мы «ходим верою, а не видением» (2Кор.5:7).
Проявить доверие и преданность Богу можно только тогда, когда истины Его откровения (и само Его бытие) не являются принудительными, когда их вполне возможно отрицать. Потому что всякая добродетель требует свободы. Мы не похвалим за честность человека, который воздерживается от кражи только потому, что точно знает, что находится в зоне обзора следящих камер.
Поэтому Бог оставляет нам пространство свободы – где мы вольны верить в Него или нет, и Его свидетельство о Себе не является принудительным.
Но эту непринудительность веры никоим образом не стоит путать с её необоснованностью. Бог не принуждает нас к вере, но дает для неё достаточные основания.
Чисто волюнтаристская, иррациональная вера не могла бы ответить на вопрос «почему вы верите в это, а не в другое?»
В 1990-е годы, когда страна переживала уникальный момент сочетания почти полной свободы и совершенной неопытности большинства людей в духовных вопросах, был период расцвета культов – как импортных, вроде «Аум Синрикё», так и выросших на самом постсоветском пространстве.
Люди быстро принимали результат психологической манипуляции за «духовный опыт», а напыщенную бессмыслицу – за возвышенные откровения.
Разубедить их было очень трудно не в последнюю очередь потому, что они выросли в убеждении, что «вера и разум несовместимы», и вместо того, чтобы признать этот лозунг советской атеистической пропаганды просто ложным, они поменяли минус на плюс. Всё, что касается религии и духовной жизни, считалось выведенным из-под разумного рассмотрения.
Атеисты провозглашали вырванную из контекста цитату Тертуллиана «Верую, ибо абсурдно» для того, чтобы отвергать веру. Люди, пустившиеся в опасные религиозные поиски сразу после падения коммунизма, – чтобы отвергать разум.
Ни к чему хорошему это не могло привести – и не приводило.
Я знал о человеке, который присоединился к «Аум Синрикё», а возникающие у него сомнения в доктрине культа и личности его основателя отметал с той мыслью, что «вера должна быть слепой». Впрочем, через какое-то время он опомнился и сбежал.
Увы, но люди «сердцем веруют» в самые ложные, дикие и пагубные доктрины.
Тоталитарные культы во главе с психопатическими гуру, вроде того же Секо Асахары, могут создавать для своих адептов яркий эмоциональный и квазимистический опыт. Экстремистские политические движения – упоительное переживания великой цели, единства и мощи. Как сказала одна пожилая немка, вспоминая свое детство в гитлерюгенде: «Нам потом говорили, что мы жили при тирании... Но мы никогда не чувствовали себя такими свободными, как тогда».
Если ваша вера представляет собой чисто иррациональный, волюнтаристский выбор, то чем она лучше выбора любого культиста или идеолога? Его эмоциональный опыт может быть ярче вашего, его преданность своим идеям – гораздо более сильной. В своих глазах он прав, разумен и даже счастлив – и как бы вы могли сказать ему, что это не так?
Со стороны люди, преданные волюнтаристским и иррациональным верованиям, производят обоснованно пугающее впечатление. Вам явно не стоит становиться одним из них.
Другое, на что стоит обратить внимание, – ни Библия, ни Предание Церкви не одобряет иррациональности.
«Рассудительность» – это добродетель. Святой евангелист Лука начинает свое Евангелие словами: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен» (Лк.1:1–4).
Святой Лука не требует от своего адресата «слепой веры» – напротив, он производит «тщательное исследование», собирает свидетельства «очевидцев и служителей слова», и излагает их «по порядку», как серьезный добросовестный историк. Он также с одобрением отзывается о верийских иудеях, потому что они «приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так» (Деян.17:10,11).
Святой апостол Павел в послании к Римлянам указывает на то, что у всех народов есть основания для веры в Бога, Который явил Себя в творении (Рим.1:19) и в нравственном законе (Рим.2:14).
Отцы Церкви, вместо того чтобы призывать к «слепой вере», много спорят с иудеями, язычниками и еретиками и приводят различные тщательно продуманные аргументы.
Наша вера не принудительна – но она разумна. В её поддержку можно привести рациональные аргументы.
Все ли религии одинаково (не)обоснованы?
Для современной культурной атмосферы характерно представление, что есть непроходимая грань между «знанием» и «верой».
У нас есть фактические утверждения о событиях в реальном мире: «Пушкин был смертельно ранен на дуэли с Дантесом», «Петр I посетил Архангельск», «князь Юрий Долгорукий основал Москву».
И утверждения религиозные и мифологические: «Юрий Миролюбов нашел Велесову книгу», «Ангел Мороний явился Джозефу Смиту», «Кришна обратился к Арджуне на поле битвы при Курукшетре», «Христос воскрес из мертвых и явился ученикам».
«Мифологические» утверждения могут быть культурно значимы, поэтически трогательны, и человек может выбрать ту или иную мифологическую систему, чтобы обрести смысл, утешение и общину единоверцев – но они в принципе не имеют отношения к «реальному миру». Мы можем высоко ценить, скажем, роман «Властелин колец», и находить в нём глубокие скрытые смыслы, но нам в голову не приходит думать, что эльфы, орки и хоббиты существуют на самом деле.
Любые утверждения о сверхъестественном носят в рамках такого представления о мире заведомо ложный характер. Разумеется, ничего подобного не происходило в действительности – и не могло происходить. Не стоит и время тратить на рассмотрение конкретных сообщений. Всё это заведомые фантазии.
Научный, трезвый, объективный подход к жизни требует относиться ко всем религиозным возвещениям одинаково. И воспринимать священные тексты и чудеса нашей традиции так же, как и тексты и чудеса других. Как порождение человеческой фантазии, иллюзий, галлюцинаций или даже намеренного жульничества.
Это подход кажется убедительным на первый взгляд. Особенно когда мы люди занятые и считаем, что нам некогда исследовать вопрос подробнее.
Но когда мы немного задумаемся, мы заметим проблему этого подхода: он вовсе не является объективным или нейтральным. Он заранее провозглашает истинность определенного мировоззрения, а именно материализма.
Если мы подходим к сообщениям о сверхъестественном именно объективно, нам стоит рассматривать их как любые другие сообщения. Они могут быть ложными – а могут и не быть. К ним можно применить те же рациональные критерии, что и к другим.
В последние пару лет абсолютное большинство людей, которые представлялись мне сотрудниками банков или следователями, были мошенниками. Но это не значит, что реальных сотрудников банков (или полиции) не существует.
Конечно, есть много ложных сообщений о сверхъестественном, но из этого никак не следует, что любые такие сообщения – ложные.
Эти сообщения нужно исследовать по существу, как и любые другие. Мы можем поставить ряд вопросов. Как и от кого это стало известно? Как много свидетелей этого? Есть ли у них мотивы лгать? Как близко наши источники находятся к времени и месту событий? Есть ли у нас правдоподобные альтернативные объяснения? Какие особенности сообщения свидетельствуют в пользу (или против) его истинности?
И когда мы всё же решаемся проявить некоторую въедливость и занудство и подробнее рассмотреть утверждения разных религий, уровень их правдоподобия оказывается совершенно различным.
И Новый Завет, и почитаемые тексты других религий подвергались и подвергаются весьма тщательному исследованию, и мы можем рассмотреть выводы, к которым пришли ученые.
«Велесова книга», «Книга Мормона» и Новый Завет
Например, культовая для неоязычников «Велесова книга», повествующая о жизни древних славян, доступна объективному анализу с точки зрения её языка. По мнению лингвистов, «Язык «Велесовой книги» не может быть естественным языком какой-либо эпохи и представляет собой результат деятельности фальсификатора, не имевшего представления об истории славянских языков и функционировании естественных языков вообще».
«Книга Мормона», священный текст такой общины, как «Церковь Иисуса Христа святых последних дней» претендует на глубокую древность и повествует о событиях более чем двухтысячелетней давности на американском континенте, и при этом упоминает животных, которые появились только с прибытием европейцев, и металлы, которые жители доколумбовой Америки не умели выплавлять. Её язык выдает подражание классическому переводу King James Bible, которым очевидно и пользовался автор, а затронутые темы связаны с религиозными спорами, характерными для Америки первой трети XIX века.
Новый Завет находится в совершенно ином положении. Ученые, в том числе неверующие, согласны, что практически все вошедшие в него тексты написаны при жизни первого-второго поколения учеников Иисуса и отражают реальную ситуацию I века.
Неверующие исследователи Нового Завета (такие, например, как Барт Эрман и Герд Людеманн) согласны относительно некоторых хорошо установленных фактов: а) Иисус существовал; б) Он умер на римском кресте; в) вскоре после Его смерти Его ученики, люди, знавшие Его лично, пережили какой-то опыт, который убедил их в том, что Он воскрес. (На «Азбуке веры» есть об этом подробная статья – «Воскресение Христово и теория галлюцинаций».)
Это, подчеркнем еще раз, не делает веру во Христа принудительной – но это уже не позволяет поставить Новый Завет в ряд с другими религиозными текстами.
Похож ли Новый Завет на Бхагавад Гиту?
Рассмотрим другой пример, который тоже нередко приводят: «Кришна обратился к Арджуне на поле битвы при Курукшетре, воскресший Иисус обратился к апостолам. Это примерно одно и то же».
Однако присмотримся внимательнее к обоим текстам. События, послужившие прообразом знаменитой битвы пандавов и кауравов, по мнению большинства исследователей, произошли где-то между 1400 и 1000 годами до н. э. Верующие индуисты полагают, что битва произошла в шестом тысячелетии до нашей эры.
Как и европейский эпос о Короле Артуре, это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Сообщения о них не исходят от участников событий (или хотя бы тех, кто знал их лично), а представляют собой эпос, прошедший через множество поколений.
Новый Завет, напротив, содержит именно свидетельство – сообщение людей о пережитых ими событиях.
Как говорит апостол Иоанн, «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, – ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, – о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом» (1Ин.1:1–3).
Или, как говорит святой апостол Павел, «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу. Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию» (1Кор.15:3–9).
Новый Завет – это, по словам его авторов, рассказ о событиях, в которых они лично участвовали. Им можно доверять или нет, но по жанру это именно свидетельство, что сразу ставит его в другую графу классификации, чем мифы – повествования о легендарных древних событиях, дошедшие до тех, кто их записал, через туманную толщу веков.
Это как, например, воспоминания русских офицеров о войне 1812 года, записанные в период между 1830 и 1880 годами. Они могут быть истинными или ложными – но они точно не являются эпическими мифами, подобными мифам о битве между пандавами и кауравами. Это рассказы людей, которые там были. Так и воспоминания апостолов – они там были.
В чём отличие христианства от других мистических и пророческих религий
Христианство можно отнести к пророческим религиям. Явлению в мир Сына Божия предшествует длинный ряд пророков, через которых Бог открывал Свою волю. В нём есть, конечно, и глубокий мистический опыт.
Но оно резко отличается тем, что в его центре стоит событие, происшедшее не в сознании людей, а во внешнем мире – Воскресение Иисуса Христа из мертвых.
Опыт мистика или пророка индивидуален – другие люди могут доверять ему или нет, но не могут его разделить. Невозможно пригласить кого-то еще полюбоваться вашим внутренним видением – или подтвердить его перед посторонними.
Апостолы, видевшие Воскресшего, говорят о событии, свидетелями которого была группа людей.
«Сего [Иисуса] Бог воскресил из мертвых, чему мы свидетели» (Деян.3:15). Они видели Его, разговаривали с Ним, разделяли трапезу. Апостолы старательно подчеркивают физический, осязаемый характер Воскресения.
Им можно верить или нет – но это не миф и не эпос (как Бхагавад-Гита), не фальсификация (как «Велесова книга» или «Книга Мормона») и даже не пророческое видение. Это сообщения о событиях, происшедших в нашей земной эмпирической реальности, в известное время в известном месте.
Верую, ибо разумно
Итак, представление о том, что утверждения различных религий одинаково неосновательны, и вера есть чисто волюнтаристская приверженность положениям, которые не имеют под собой оснований, рассыпается, когда мы просто немного изучим имеющиеся данные.
Вера во Христа разумна и обоснована. Она не требует подавлять интеллект или верить вопреки хорошо установленным фактам. Проблема неверия – это проблема воли, а не разума.
Разум как таковой, если мы ему не противимся, ведет нас к вере.