Александр Семёнович Кружкин, великий русский поэт (1800—1844)
Великий русский поэт Александр Кружкин жил в ужасное для поэзии время. Власть в те годы нисколько не заботилась о литераторах. Не было никаких творческих союзов, никаких домов отдыха, дач в Перепушкино, никаких пайков, путевок или матпомощи. Одна лишь цензура и серость, серость и цензура!..
* * *
Да, серость и цензура…
Родился великий поэт у папеньки на псарне, как раз когда папенька показывал маменьке, как лает его новая легавая Раздолбай. Талант мальчика впервые проявился на стене в гостиной, но встретил жестокого цензора в лице отца, и вскоре множество гневных стихов покрывали обои в северном углу детской, где шаловливый мальчишка провел лучшие годы. Именно там юный гений написал на обоях свое первое стихотворение «Приветствую тебя, любезный уголок…»
Однако, недолго довелось Саше воспевать любовь к отеческим углам. Или ремням, не помним. Вскоре мальчик был отдан в Царскосельскохозяйственный лицей, по окончании которого юноша должен был получить чин камер-агронома.
В лицее Саша обрел прекрасных друзей на всю жизнь. Стаканненский, Лейпциг, Студебеккер (помните — «Ах, друг мой Лейпциг, что же ты, какашка?..» и «Мы с Студебеккером шагаем по Петровке…»?), Пихля и Висля, Вафля и Рохля — вот лишь несколько самых знаменитых лицейских друзей Кружкина. Однокашники любили Кружкина за веселый нрав и готовность всегда прийти на помощь. Так, Кружкин научил заикавшегося Чадаева подписываться как Чаадаев.
«Мы, лицеисты — народ плечистый!» — писал юноша ножиком на парте, за что неоднократно бывал наказан. «Няня, няня, это я дежурю, я дежурный по лицею!» — это уже из стихотворного письма Кружкина домой.
По достижении осьмнадцати лет у поэта начались гонения. С треском выйдя из стен лицея, молодой Кружкин отправился в столицу и пустился во все санкт-петербургские салоны, где имел большой успех, особенно у барышень. Прекрасное образование позволяло молодому повесе говорить им сальности на пяти языках. Девушек привлекала также необычная внешность и происхождение юноши (предком Кружкина по бабушкиной линии был знаменитый Эвенк Петра Великого Юрий Зырянов).
Впрочем, поэт не забывал и про поэзию. При этом он был настолько плодовит, что буквально через неделю после его появления в свете у всех петербургских красавиц уже закончились альбомы. Те завели новые, но еще через неделю и они были исписаны волнующей кружкинской лирикой.
Вскоре вышла в свет и первая книга Кружкина, и сразу же стала, как сейчас бы сказали, бестселлером — 101 экземпляр! Для неграмотной России это был ошеломляющий успех.
Книжка была уже не про любовь, а про свободу: сказалось общение поэта с декабристами. Декабристы, конечно, уважали Кружкина, разговаривали с ним на разные свободолюбивые темы, но в свои темные делишки старались не впутывать. Однако, в восстании поэт все же едва не поучаствовал. Говорят, когда Кружкин ехал из имения друзей в Санкт-Петербург на Сенатскую площадь, ему дорогу перебежал заяц. Азарт охватил поэта, он выпрыгнул из саней и по глубоким сугробам до поздней ночи гонялся за зайцем с перочинным ножом. Так, обыкновенный заяц-беляк спас Солнце Русской Поэзии от ссылки или виселицы.
Впрочем, мысленно Кружкин оставался со своими друзьями-смутьянами. Он был единственным дворянином, который пошел провожать жен декабристов к мужьям в Сибирь. Провожал их до Екатеринбурга, устал и вернулся домой. Впоследствии не раз посылал в Сибирь продуктовые посылки, собственноручно связанные батистовые носки. «Чтоб все ребятам, всем декабрятам было веселей!» — объяснял он окружающим.
Тогда же Кружкин написал свое знаменитое стихотворение «Во глубине сибирских руд есть в графском парке черный пруд…»
Власти так это поэту не оставили. Государь-император (которого Кружкин, кстати, терпеть не мог — у того изо рта пахло луком и реакцией) самолично выписал ему путевку в ссылку, в Щеколдино. В Щеколдино поэт пережил один из самых своих плодотворных периодов, так называемую Щеколдинскую весну. Всего за два дня были созданы поэмы «Армяны», «Чечены», «Даги», стихотворения «Чужая свадьба» (его впоследствии положил на музыку старик Державин, и вышел чудный романс) и «Зек» («Сижу я на зоне…»), поэма «Рустам и Раиса», «Сказка о кафе-шантане» и многие другие.
Кружкину так понравилось в ссылке, что он сам стал просить послать его куда-нибудь. Тогда хитрый и коварный государь-император сослал поэта на Кишиневский виншампанкомбинат в надежде утопить в вине гений поэта. [Некоторые исследователи считают, что тогдашние кружкинские стихи «К ***» («Здесь вонь и грязь, клопы да тараканы…») посвящены трехзвездочной гостинице «Цыганская», что в те времена процветала в Кишиневе. Однако другие специалисты считают, что эти строки были написаны в усадьбе графа Сорванцова. (Прим. ред.)]
Однако, вопреки ожиданиям властей, поэт не пропил свой гений, а увез его в Одессу. В Одессе Кружкин увлекся Сарой Карловной Гопп-Стопп и посвятил ей прекрасное стихотворение, тоже ставшее впоследствии популярным блатным романсом.
В дальнейшем Кружкин ездил в ссылку с семьей (в Крым на все лето, в Грузию на вины и так далее). Там он и его близкие набирались ненависти к самодержавию.
Вы спросите, откуда же у Кружкина взялась семья? А вот откуда: поэт женился на Любови Степановне Бочаровой. С этого момента тема любви в стихах Кружкина уже навсегда уступила место воспеванию дружбы, вина, лицейских приятелей, охоты и природы.
Вскоре с поэтом произошла еще одна печальная метаморфоза. Он поступил на государственную службу, променяв свободолюбивые стихи на лебезящую политическую проституцию. Поступок свой объяснял тем, что надо содержать шестерых не менее свободолюбивых и едолюбивых детей, а также одну шуболюбивую супругу.
Что же касается творчества, то в последние годы все прочие темы заменила тема Здоровья.
Примерно в это же время в России появился француз Бартес, который приехал в Россию поучиться стрельбе из пистолета. Известный бретер и билетер, он попытался было завязать с женой Кружкина легкую интрижку, но не тут-то было — интрижка получилась довольно сильная…
В принципе, Кружкин любил дуэли, особенно ему нравилось стрелять первым. Стрелял поэт превосходно и часто на спор выстреливал сопернику ту или иную группу инвалидности. Но перед этим поединком у него, видимо, было нехорошее предчувствие. А иначе как объяснить, что в ночь перед дуэлью Кружкин написал текст романса «Господа, не стреляйте друг в друга!..»?
* * *
Кружкин вынул брегет, поправил в кармане фаберже, дунул в ствол лепажа, скинул боливар, заполнил формуляр… Пока он все это делал, Бартес выстрелил три раза. Солнце Русской Поэзии завалилось…
* * *
После похорон выяснилось, что незадолго до смерти поэт написал завещание в стихах. Однако было это завещание настолько дерзким и свободолюбивым, что цензура целиком вымарала его, и оно так и не дошло до наследников…
